Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си

то, чему научился в детстве. В будущем, если они снова приедут в гости – зная настойчивость господина Хуана, я ожидаю, что он отныне станет притаскиваться каждую субботу, – мы с Сяньжуном сможем общаться так, чтобы его отец ничего не понял.

Господин Хуан игнорирует сына, переводя разговор на воспоминания о чайных горах и о том, каково им было, когда они впервые приехали в нашу деревню. На первый взгляд все это звучит безобидно, но в целом ситуация смущает. Господин Хуан упоминает все наши связи: почему я не знала, что прошлой весной он вел дела с моими а-ба и братьями, что я думаю о культовом пуэре господина Люя и почему, как я полагаю, чайный мастер Сунь никогда не говорил мне, что они знакомы много лет и вместе вращаются в высших кругах знатоков чая?

– Я распаковал один из блинов, которые мы сделали из твоих особых листьев, – признается он, уверенный в моем интересе. – Хочешь узнать, что я нашел?

Я вздергиваю подбородок, изображая безразличие.

– Весь блин был покрыт желтыми пятнами…

Должно быть, нити с материнского дерева распространились и разрослись. Но, что поразительно, именно такие нити, по словам А-ма, вились по чайному блину моей дочери.

– Аромат был… – Его голос срывается. – Возвышенный.

Я не могу удержаться.

– А на вкус?

Он сотрясается от смеха.

– Я его не пил! – Да, так и говорил чайный мастер Сунь во время собеседования, но я не понимаю, в чем дело, пока господин Хуан не продолжает: – Завернул его снова. Так ведь поступают с золотом, не так ли?

Он поворачивается к сыну, ласково треплет его по щеке, а затем опускает руку на плечо парня. Я помню, А-ма всегда говорила, что господин Хуан любит своего мальчика, это верно и сейчас. Но Сяньжун уже не в том возрасте, чтобы безропотно принимать такую нежность. Он выжидает минуту или около того, прежде чем отстраниться от своего а-ба. Однако во многих отношениях парень, еще не сформировавшийся и неразвитый, более искушен, чем его отец, когда дело доходит до чая. Он обладает уникальной способностью чувствовать его вкус. В конце визита, когда отец уходит в туалет, Сяньжун спрашивает, может ли он вернуться, говоря о себе, а не о них обоих я настороженно слушаю. Как только господин Хуан снова появляется в поле зрения – вышагивает по тусклому коридору, рефлекторно проверяя ширинку, разглядывая витрины магазинов моих конкурентов, мольбы Сяньжуна становятся отчаянными.

– Умоляю вас, тетушка. Пожалуйста, позвольте мне приехать. Мы будем говорить на языке гор и делить нашу дружбу за чаем.

Он выглядит таким одиноким и хрупким, что, вопреки здравому смыслу, я соглашаюсь.

Метро переполнено, но сегодня мне труднее дышать, чем обычно. Я еду до ближайшей к острову Шамянь остановки.

Идя в одиночестве к кафе, чтобы встретиться с Цзинем, я изо всех сил пытаюсь сдержать свои эмоции. Господин Хуан. Зачем ему вообще понадобилось приходить в мой магазин? Когда я вижу Цзиня, сидящего за нашим любимым столиком под разноцветными лампочками с единственной чашкой чая, мне трудно удержаться, чтобы не броситься к нему за утешением. Но я делаю глубокий вдох, собираясь с духом и тем самым укладывая в стену, защищающую мои секреты, еще один кирпичик, и изображаю легкую улыбку. Увидев меня, Цзинь поднимается, бросает на стол несколько монет и выходит из кафе раньше, чем я до него дохожу.

– Лиянь, – говорит он серьезным голосом, – пойдем со мной?

Голова идет у меня кругом, мне кажется, будто он собирается сказать, что больше не желает меня видеть. Мы куда-то идем вместе, бок о бок. Я стараюсь запомнить этот момент: высоту его плеча рядом с моим, случайное прикосновение его свитера к моей куртке, звук шагов по булыжникам, шелест деревьев над головами.

Когда он проходит через железные ворота в какой-то двор, у меня хватает ума окликнуть его.

– Погоди! Нам туда нельзя!

Цзинь не отвечает и, даже не оглянувшись на меня, шагает по усаженной розами дорожке, а потом поднимается по ступенькам на крыльцо колониального особняка, которым я восхищалась, хотя выглядел он ужасно запущенным. Теперь слои облупившейся краски содраны, особняк покрашен в желтый, а ставни и другие деревянные элементы сияют белым глянцем. Цзинь открывает входную дверь и протягивает руку, чтобы я присоединилась к нему. Он наверняка знает, что делает, говорю я себе, но в глубине души прихожу в ужас, что нас арестуют за незаконное проникновение.

Я делаю шаг к Цзиню, он берет меня за руку и вводит в дом, а затем поворачивает в просторную комнату справа, из которой открывается вид на сад и усаженную деревьями пешеходную дорожку. Я впитываю все детали за считаные секунды: ароматные свежесрезанные цветы в хрустальных вазах, китайские шелковые ковры ручной работы с замысловатыми узорами, старинные лампы на столиках. Атмосферу создают встроенные светильники. На одной стене висит пара старинных свитков. Противоположная стена увешана небольшими сценками из городской жизни, написанными, похоже, в то время, когда этот дом только построили.

– Что это за место? – Мой голос дрожит. – Что мы здесь делаем?

– В течение нескольких месяцев мы посещали сельские и городские районы, – отвечает Цзинь. – Я показывал тебе виллы и квартиры у реки, но ты всегда казалась счастливой именно на этом маленьком острове, поэтому я купил некоторое время назад этот особнячок. С тех пор занимаюсь его реставрацией. Надеюсь, мы будем здесь счастливы.

Я поражена до глубины души и теряю дар речи. Мое растерянное молчание озадачивает его, а потом Цзинь слегка выдвигает челюсть и продолжает:

– Я прошу тебя стать моей женой. Ты выйдешь за меня?

Я отвечаю без колебаний так, как положено отвечать акха:

– Да, я согласна работать и есть с тобой.

Мы целуемся. У меня кружится голова от эмоций, а защитные стены вокруг моего сердца рушатся. В хаотичном вихре смятения и радости мне удается выхватить четкую мысль.

– Однажды я пообещала себе, что никогда не выйду замуж, если только родители не одобрят моего жениха.

Я опускаю слово «снова», и получается речь о том, что я вообще не выйду замуж. Цзинь не может знать об этом, но вина острым лезвием вонзается в мое счастье. Прежде чем она успевает одолеть меня, Цзинь передает мне в руки большой и удивительно тяжелый пакет, завернутый в самодельную ткань цвета индиго.

– Открой его, – говорит он. – Внутри благословение твоих родителей.

Развернув слои ткани, я обнаруживаю новый головной убор, украшенный безделушками, которые сразу же узнаю: серебряная рыбка от Старшей невестки, нитка серебряных шариков размером с горошину от Второй невестки, россыпь бабочек,